Версия об уходе Александра I с престола муссируется со дня его официальной смерти. Она много интереснее общепринятого сюжета с продолжительным похоронным поездом в Санкт-Петербург.
Муки совести? Не факт
Встреча с писательницей и историком Натальей Зазулиной словно была предопределена судьбой. Пытаюсь понять природу охотно обсуждаемых кем ни попадя переживаний императора Александра I, связанных с насильственной смертью его отца, – и новая знакомая как раз дарит мне свою книгу «Полумилорд». Это пушкинское хлёсткое определение для графа Михаила Семёновича Воронцова. Он оказался в Тильзите 25 июня 1807 года при первой встрече там Александра I с Наполеоном. Зазулина предполагает, что в то время Тайный Совет Британии дважды собирался в Тильзите для обсуждения убийства Александра I, «дабы предотвратить сближение России с Францией». Воронцов, похоже, был послан туда Лондоном на развязку.
Объёмный женский взор заметил и соединил такое, что́ обычно ускользает от прямо смотрящего взгляда представителя сильного пола. Вот ошеломившие меня строки из книги Зазулиной:
«Летом 1807 года в Тильзите выбор был большой, и все, как на подбор, старые знакомые, причастные к убийству Павла I: здесь вам и фактический командующий русской армией и одновременно британский подданный – генерал от кавалерии Л. Л. Бенингсен, и шеф лейб-гвардии Кавалергардского полка генерал-адъютант Ф. П. Уваров, и командир кавалергардов генерал-майор Н. И. Депрерадович, и капитан лейб-гвардии Семёновского полка К. М. Полторацкий, и даже командир 4‑й артиллерийской бригады князь Л. М. Яшвиль, который вместе с братом в течение нескольких лет рассказывал в компаниях, как душил императора мартовской ночью 1801 года… Если бы дело дошло до нового цареубийства, привлекли бы и молодого М. С. Воронцова».
Как так? Александр I не может не знать соучастников убийства его отца. Почему же, став императором, он не только не отстраняет их от двора, не только не наказывает их, а доверчиво везёт этих убийц в Тильзит?
Он что – недальновиден, глуп или, напротив, зорок и умён? Но всё это более чем странно.
В начале своей интересной книги Наталья Зазулина сообщает:
«…Получив известие о смерти Павла I, С. Р. Воронцов (в то время посол России в Британии. – Л. В.) отметил это событие пышным приёмом в российском посольстве в Лондоне, и его сын Михаил, бывший там, не мог не понимать, по какому случаю устроено торжество».
Далее автор книги «Полумилорд» эмоционально продолжает:
«В том же году (1801‑м. – Л. В.) девятнадцатилетний Михаил Воронцов едет в Россию. Служить верой и правдой сыну того, чьё убийство всего пару месяцев назад отмечал он, с друзьями отца, на берегах Темзы?! Служить верой и правдой монарху, к убийству отца которого причастны его отец и дядя?! Правда, сам Александр I тоже замаран кровью родителя, ну да с него другой спрос, сыновний».
Надо полагать, ещё более суровый спрос. Но кто спросит? Кто спросил? Кто осмелился? И вообще пора понять тему отцеубийства в судьбе Александра Павловича. Ей придаётся особое значение в посвящённых ему книгах. Были муки совести, терзавшие императора? Сплыли?
Оглянемся в мартовскую ночь 1801 года и вспомним: накануне за обедом, сидя с женой и сыновьями, Павел I был охвачен предчувствием своего конца.
Он подозревал сыновей в заговоре и в застолье намекнул об этом, сказав «чему быть, того не миновать».
Павел I сам готовил решительные перемены в семье. Хотел отправить жену Марию Феодоровну в монастырь, а сыновей, Александра и Константина, в тюрьму, как возможных своих убийц.
Заговор против Павла I возглавлял петербургский генерал-губернатор Пален.
Накануне, уже подготовив к перевороту гвардию, он пришёл к Павлу I, во всём признался (!) и назвал участниками сыновей императора. Получив от Павла I подпись на арест Александра и Константина, Пален тут же пошёл к Александру. Показал ему отцовский автограф. Александр согласился на переворот, попросив Палена об одном: не причинять отцу никаких увечий. Весь этот инцидент отлично характеризует изуверское желание Палена получить от Александра чёткое решение на переворот.
История убийства Павла известна до малейших подробностей. Её, похваляясь, рассказывали сами участники, о ней шептались современники, её осмысляли и переосмысляли историки.
Императрица Елизавета Алексеевна в письме к матери рассказала этот сюжет с позиции любящей женщины, чей муж, по её мнению, оказался без вины виноватым в преступлении, совершённом не им, но при его попустительстве. Вот её строки, написанные вскоре после убийства Павла I.
«Петербург, 13/25 марта 1801 г.*
Позавчерашняя ночь была жуткой. То, чего так давно опасались, произошло: гвардией совершён переворот, точнее, гвардейскими офицерами. В полночь они проникли к императору в Михайловском дворце. Когда они удалились, он был уже мёртв. Уверяют, будто апоплексический удар случился от испуга, но всё скорее похоже на преступление, приводящее в трепет тех, кто хоть в малейшей степени обладает чувствительной душой. Всё это никогда не сотрётся из моей памяти. Россия, конечно, вздохнёт после четырёхлетнего угнетения. Если Император окончил бы свои дни естественной смертью, то я не испытывала бы того, что чувствую сейчас, ибо мысль о преступлении ужасна. Можете представить себе состояние Императрицы: хоть и не всегда она была счастлива, но привязанность её к Императору была огромна. Великий князь Александр, нынешний Император, был совершенно подавлен смертью своего отца. От того, каким образом тот скончался, его чувствительная душа навсегда останется истерзанной».
Такой диагноз даёт Елизавета Алексеевна будущей «болезни» своего мужа, полагая, что она останется у него на всю жизнь как чувство вины.
Другие близкие к Александру Павловичу люди думали похоже, хотя сомневаюсь, что он, будучи скрытным, кому-нибудь признавался в муках совести. Не знаю тому ни одного свидетельства. Он не убивал отца. Не присутствовал при убийстве. Просил Палена не причинять отцу никаких увечий. Но став императором, Александр Павлович не расследовал факт смерти отца. Принял версию апоплексического удара. Не тронул ни волоска на головах тех, кого в открытую называли убийцами Павла I. Всё замолчано. Почему?
Впрочем, Мария Феодоровна, вдова Павла Петровича, мать-императрица, попыталась было той ночью назвать события своими именами. Сдержалась. И в дальнейшем вряд ли развивала в сыне чувство вины за гибель отца, затребовав у него для себя высших привилегий. Получала
Мария Феодоровна, обладая чугунным, несгибаемым характером, цинично и точно оценивала обстоятельства жизни: Павла нет, его не вернёшь, престол потерять нельзя.
Отцеубийство? Чувство вины? Сильный молодой мужчина, мучительно скрывавший от окружающих свою глухоту, если и чувствовал вину, то перед матерью: при жизни отца не защитил её от обид, нанесённых Павлом, отчего всю оставшуюся жизнь старался во всём угождать ей.
Тильзит готовил ловушку императору Александру, собрав вокруг него убийц Павла I? Он их не боялся. Они были из прошлого, а ему в настоящем не было замены. После встречи Наполеон сказал Меттерниху: «Невозможно быть умнее императора Александра, но в его характере есть какой-то изъян, затрудняюсь определить – какой».
Как изъян он, возможно, ощутил особенность Александра Павловича – при разговоре через переводчиков, скрывая свою глухоту, общаться по пословице «в огороде бузина, а в Киеве дядька», то есть когда один из собеседников говорит одно, а другой отвечает совершенно иное.
Мог ли русский император, окружённый в Тильзите убийцами Павла I, предположить коварство Британии? Мог, но «Северный Сфинкс» казался увлечённым красотой королевы Луизы. Повторяю, тогда он никого и ничего не боялся. Ему был известен также слух, будто британцы готовят убийство Наполеона. Оба остались живы.
Император Александр при всей своей глухоте и кажущейся загадочности ясно представлял себе, в каком мире живёт, кем окружён и каковы вообще судьбы людей на престоле.
Вспоминая ночь убийства Павла I, Елизавета Алексеевна описывала своей матери истерику Александра, узнавшего про смерть отца: «Мне обещали не посягать на его жизнь!» – повторял он с рыданиями. Отказывался от престола».
Но в ту же ночь граф Пален и другие, спасая положение, перебивая друг друга, охотно сообщали Александру разные исторические факты, хорошо известные ему.
Бабушка Екатерина Алексеевна позволила братьям Орловым и прочим гвардейцам задушить своего мужа Петра III. Иначе он уничтожил бы её.
Императрица Елизавета Петровна заточила в тюрьму младенца Иоанна Антоновича, императора. Он не видел белого света и погиб в темнице.
Пётр Великий казнил сына своего Алексея.
Павел Петрович намеревался убрать своего сына Александра со своего пути.
Какое тут может быть чувство вины?
Ах, двуликий ангел Александр Павлович! Не его ли это слова: «Военные поселения будут, хотя бы для этого пришлось всю дорогу от Чудова до Петербурга устлать трупами»? Не он ли устилал Европу трупами русских солдат на пути к Парижу? Он самый.
В ночь убийства Павла I Александру было двадцать три года. Не так юн, чтобы не понимать: перед ним пустой престол и он – наследник всего случившегося до него на российском престоле.
Уроки истории довели его до понимания, что властители на Руси, как правило, умирают не своей смертью. Нетрудно заглянуть и в историю поглубже.
Юрий Долгорукий переел и перепил на пиру у Петрилы, а чем его там потчевали – никто не дознавался.
Андрей Боголюбский пал от рук своих родственников Кучковичей.
Ивана Грозного, будто бы, тихо убрал Борис Годунов.
Петра Великого отравила, боясь его расправы над собой, Екатерина I…
Европейские престольные смерти не лучше.
Александр I думал о себе в исторической ретроспективе. Он вряд ли предвидел «спокойную смерть» от простуды, подхваченной в Крыму. Все, кто говорил или писал о муках совести у императора Александра I, якобы ощущавшего свою вину в гибели отца, все, включая и его жену, Елизавету Алексеевну, выдавали желаемое за действительное. У них были для этого разные причины. Биографы императора, не принимая во внимание с годами нараставшую глухоту, навязывали ему страдания, не свойственные характеру – разностороннему, одновременно замкнутому и распахнутому, доброму и жестокому, противоречивому и последовательному.
Понимая природу власти как цепь преступлений, император мог считать наказанием свыше насильственную смерть властителя. И для себя, несомненно, ожидать её. Хотел избежать? Не находил в истории ни одного примера исчезновения властителя с престола, кроме индийского царевича Иоасафа? Всё в этом царевиче импонировало Александру I. Всё в нём подавало ему примеры. Особенно христианский путь, на котором предусматривалось исцеление души и её спасение. Библия стала настольной книгой российского монарха.
При чём тут отцеубийство, которого по факту он не совершал? Достоевщина и фрейдизм, поздние плебейские явления ХIХ столетия, их нельзя приписывать Александру, императору.
Уроки Карамзина
Имея изъян слуха, Александр I всегда желал знать, что упущено им в общении с ненадёжным придворным миром. Он, умница, тонко и хитро организованная натура, всегда находил тех, кто, понимая его физическую надобность, поможет узнать то, чего недослышал.
Поэтому понятны его частые поездки в Тверь, где генерал-губернатором восседал герцог Ольденбургский, муж великой княгини Екатерины Павловны, любимой сестры императора. Она, преданная брату, всегда начеку.
Однажды в Твери передала брату для чтения небольшое произведение историка Николая Карамзина «Записка о древней и новой России». На форзаце рукой Екатерины Павловны написано: «Только моему брату». «Записка» Карамзина написана по-русски, из чего следует, что брат и сестра Павловичи читают на языке страны, где брат находится на самой вершине власти.
Что мог почерпнуть Александр I у Карамзина?
«Не знаю, хорошо ли сделал Годунов, отняв у крестьян свободу, но знаю, что теперь им неудобно возвратить оную… Мне кажется, для твёрдости бытия государственного безопаснее поработить людей, нежели не вовремя дать им свободу».
«Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Пётр… Чужеземцы овладели у нас воспитанием, двор забыл язык русский… К древним государственным зданиям прикасаться опасно. Россия существует около тысячи лет и не в образе дикой Орды, но в виде государства великого, а нам всё твердят о новых образованиях, о новых уставах, как будто мы недавно вышли из тёмных лесов американских!»
Александр I читает у Карамзина ещё и такое:
«Для того ли около ста лет трудимся над сочинением своего полного Уложения, чтобы торжественно перед лицом Европы признаться глупцами и подсунуть седую нашу голову под книжку, слепленную в Париже шестью или семью экс-адвокатами и экс-якобинцами?»
В конце своего памфлета историк Карамзин мудро обращается к учебнику Высшей Силы.
«Наши политические принципы вдохновлены не энциклопедией, изданной в Париже, а Энциклопедией куда более древней – Библией».
О чём мог думать император Александр I, читая и перечитывая «Записку» Карамзина? О своём одиночестве перед теми, кого можно назвать консервативной оппозицией? Как продолжать политику реформ, если она возбуждает против первых лиц империи, в те времена, когда Наполеон двигался к востоку и вскоре с позором бежал назад? А как разворачивать себя в противоположную сторону?
Реформатору Сперанскому противопоставить – кого? Александр ещё упорствует, не сдаёт своего госсекретаря, но тут новый министр полиции Балашов к месту подаёт императору негативную информацию, цитату из Сперанского, якобы сказавшего:
«…хорошо известен подозрительный характер императора. Всё, что делает он, делает наполовину. Слишком слаб, чтобы управлять, и слишком силён, чтобы быть управляемым».
Император окончательно взрывается, читая донос о том, что Сперанский называет его по-французски бело-розовым телёнком, намекая на цвет лица государя.
Александр I возвращает ко двору генерала Аракчеева, сторожевого пса русского трона, и уже до конца своего правления не расстаётся с ним. Вынужденный жить в обе стороны, Александр оправдывает кличку «двуликий Янус».
Кто есть кто
Вот в моей почте электронное письмо из Петербурга. От Леонида Колотило. Не могу назвать его единомышленником, ставящим, как и я, знак равенства между Семёном Великим и сибирским старцем Феодором Кузмичём. Ничего похожего он не утверждает, но присылает материалы, подтверждающие мою версию.
Фотография надгробия Софии Степановны Ушаковой, фрейлины Екатерины II, вроде бы нового мне не сообщает. Читала я, что императрица, желая проверить мужские способности своего сына, великого князя Павла Петровича, соизволила соединить его в постели с Софией Ушаковой. Родился красивый, крепкий младенец. Он с пелёнок жил в покоях императрицы, она забавлялась им. Назвали младенца Семёном Афанасьевичем. Фамилию дали громкую: Великой. Год его рождения – 1772. На пять лет старше законного сына Павла Петровича Александра Павловича.
София Ушакова (11.9.1746–16.9.1803), по первому мужу графиня Чарторыйская (известный польский графский род при дворе Екатерины II), по второму графиня Разумовская, была замужем за Петром, сыном графа Кирилла Разумовского. Её отец, Степан Феодорович Ушаков, сенатор, генерал-губернатор Санкт-Петербурга (1705–?), родственник знаменитому флотоводцу Феодору Феодоровичу Ушакову (1744–1817), по отцу. Советская энциклопедия, соблюдая своего рода тенденциозность по отношению к таким широко прославленным людям, как А. В. Суворов, Ф. Ф. Ушаков и другие, всегда, по возможности, приуменьшала их родовитость, знатность. Так, Ф. Ф. Ушаков, согласно энциклопедии, «родился в небогатой дворянской семье», а то, что он двадцатидвухлетним, в 1766 году, окончил привилегированный морской корпус, энциклопедия никак не комментирует; впрочем, в корпусе обучались не только дети знатных родителей, бывали исключения.
Леонид Колотило прислал мне архивную копию списка воспитанников морского кадетского корпуса, где сказано, что 5 марта произведён в мичманы Семён Великой. «По имянному указу».
Благодаря заботам Колотило я обладаю копией морского списка, где чёрным по белому написано:
«Великой Семёнъ Афанасьевичъ.
1785 г. апреля 12. Поступилъ въ морской корпусъ кадетомъ (то есть в тот корпус, который когда-то окончил Ф. Ф. Ушаков. – Л. В.).
1786 г. мая 12. Переведёнъ въ сержанты Измайловского полка.
1789 г. февраля 21. Произведёнъ въ мичмана. Былъ въ кампании на корабле «Родиславъ», въ отряде капитана Травепена у Гангута, после чего находился въ крейсерстве съ флотомъ въ Балтийскомъ море и участвовалъ въ аландскомъ сражении у Барезунда, и былъ посланъ на катере «Лебедь» съ донесениемъ о победе въ
С.-Петербургъ. Сентября 20 произведенъ въ лейтенанты.
1790 г. июня 29. На корабле «Не тронь меня» участвовалъ въ красногорскомъ и выборгскомъ сраженияхъ. Произведенъ в капитан-лейтенанты, какъ присланный отъ контр-адмирала Калмыкова съ донесениемъ къ Императрице объ одержанной победе.
1791 г. Былъ въ кампании съ флотомъ на кронштадтскомъ рейде.
1792 г. Посланъ волонтеромъ въ Англию.
1794 г. августа 13. Скончался на английскомъ корабле «Вангардъ», въ Вестъ-Индии».
Спасибо моему корреспонденту Леониду Колотило за столь красноречивый документ. Многое можно прочитать сквозь его строки. Зная, по слухам, что императрица содержала Семёна ребёнком у себя в Зимнем дворце, мне нетрудно понять, что она и далее заботилась о нём. Поощряла его успехи. Повышения по службе Семён Великой получал регулярно. Был послан к императрице сообщить ей о победах, она повидалась с ним.
Ещё не получив материалов от Колотило, предполагала я, что Александр I мог не знать Семёна Великого, впервые встретив его в Георгиевском монастыре у митрополита Агафангела под именем монаха Феодора Кузмича. Теперь понимаю – не мог не знать. Между ними возрастная разница в пять лет, и когда Александр был подростком, моряк Семён мог являться ему примером, бывая гостем у Екатерины II.
Смерть Семёна Великого загадочна. Разные источники называют разные места его гибели. То на английском корабле в Вест-Индии, то вообще неизвестно где. Вполне можно предположить, что он попал в катастрофу на море, но спасся и, оставив флот, посвятил себя Богу в Георгиевском монастыре, где моряки могли быть монахами.
На исходе 1825 года Семёну Великому должно быть полных 53 года.
В Романовской семье, я почти уверена, знали и о Семёне, и о предполагаемом исчезновении императора Александра I. Разумеется, семья тревожилась по поводу надвигавшегося спектакля, но будущее престола, если семья знала, что Манифест Александра I хранится в Успенском соборе Московского Кремля, её не беспокоило. Кто же мог предположить необъяснимое, нелепое, оказавшееся опасным для семьи поведение великого князя Николая, когда он, услыхав о смерти императора Александра I, не приказал немедленно послать в Москву за Манифестом, а тут же присягнул старшему своему брату Константину?!
Понимая, кто жил под именем Феодора Кузмича, можно сказать, что демонстративное появление этого старца в 1836 году возле Красноуфимска означало одно: император Александр I умер. Прошло более десяти лет после его официальной смерти в ноябре 1825 года. Старцу стало незачем жить одному, в скиту.
Старец начинал свою открытую жизнь без спутника, но хотел, чтобы его заметили. Он и в карцер попал от желания быть замеченным.
Феодору Кузмичу посвящены статьи и книги. Им живо интересовалась Романовская семья. Его открыто опекали сибирские богатеи. Он часто намекал на своё якобы высокое происхождение, но никогда никому не говорил, что он – бывший император. Разные люди распускали эти слухи, замечая очевидное внешнее сходство императора и старца. Впрочем, то был ХIХ век – мало кто из живших в Сибири или Пермском крае видел когда-либо подлинного императора Александра I.
Наконец, ещё одна деталь из жизни Семёна Великого, мало что добавляющая к теме Феодора Кузмича, но – не помешает.
Леонид Колотило пишет мне: «Начальник тайной канцелярии Андрей Иванович Ушаков (тоже родственник) был женат на богатой вдове Елене Леонтьевне Апраксиной, урождённой Кокошкиной. Свадьба с ней состоялась через ходатайство самого Петра Первого (поговаривают, что она была одной из «метресс» Петра Первого, а её первый сын, генерал-фельдмаршал Апраксин, был высокого роста, богатырского сложения и очень похож на Петра I). Супруги занимали пышный особняк на Дворцовой набережной, 16. Их единственная дочь Екатерина Андреевна была замужем за дипломатом, графом П. Р. Чернышёвым, дядей Муловского (!), под руководством которого должен был отправиться в кругосветное плавание Семён Великой. И отец Муловского, и его дядя были внуками Авдотьи Чернышёвой и, вероятно, внуками Петра Первого». Если кому-нибудь сведущему попадёт на глаза этот отрывок, он сможет распутать один из многих генеалогических клубков.
О, если бы человечество занималось не войнами и грабежами, а бережливым собиранием черт, деталей и основ своего происхождения, то есть своими предками, если бы оно понимало Божественную природу Любви, которой Господь одарил людей изначально, как великую силу, движущую миром, если бы люди не свели понятия Любви к пороку, ко второй древнейшей профессии, а боготворили бы её и сделали семью прообразом Света Небесного, и официально не сочли пороком идею зачатия, тогда…
Происходит, по-видимому, лишь предопределённое Свыше. Как наказание? Похоже…
Испокон веков придворная жизнь в разных странах мира подчинена прислужничеству, где ложь и лесть неизменно неразлучны…
Слова «пророк» и «порок», так близко звучащие, отличаются тем, что в слове «порок» отсутствует моторная звуко-буква «р», способная превращаться в беззвучную «ь». Р и Ь – впрямь мотор, двигающий жизнь, и там, где Р–Ь находятся в слове «пророк», удвоенные, там гармония, которой нет в слове «порок».
Такая своеобразная лингвистика легко подкрепляется примерами из быта любой дворцовой жизни. Дабы далеко не ходить, увидим при дворах Петра I и Екатерины II явления внебрачных детей, опутанные слухами и сплетнями. Среди них были выдающиеся фигуры времени.
Известна пословица «Рыба тухнет с головы». О нравственности Екатерины II много наговорено, не хочется повторять. А сама она не плод ли тайной любви ангальт-цербстской принцессы и российского вельможи Бецкого, рождённого некой шведской дамой от князя Трубецкого (при дворе было принято внебрачным деткам давать усечённые фамилии отцов: Тёмкина от Потёмкина, Бецкой от Трубецкого. – Л. В.)?
Леонид Колотило прислал мне копию профильного портрета Бецкого на его надгробии в Лазаревской усыпальнице Александро-Невской Лавры и написал: «По моему мнению, если заменить мужской парик на женский, то получится Екатерина Вторая!»
По моему мнению – тоже. Когда в 90‑х годах прошлого столетия я готовила к изданию свой двухтомник «Жёны русской короны», то подобрала портреты Екатерины II и Ивана Ивановича Бецкого в двух жанрах: живопись и скульптура. Они были красноречивы – сходство поразительное. Особенно это видно в объёмном жанре, в скульптуре. Два скульптурных изображения – её и его – я поместила тогда в своей книге.
Леонид Колотило написал мне: «Прошу обратить внимание на памятник Тысячелетия России (Великий Новгород). На памятнике за спиной Екатерины II стоит Бецкой. Расположение фигур не случайное. Его утверждал лично император».
Какой император утверждал новгородский памятник? В 1862 году на престоле Александр II, племянник Александра I, названный в честь него. Сын Николая I. И если он, видя несомненное сходство Бецкого и Екатерины II, а также заметив расположение обеих фигур на памятнике – Бецкой прямо за спиной императрицы – не посчитал это неудобным, то семья императорская явно имела свои понятия о браке, о верности и неверности супругов, о рождённых незаконно, а также о рождённых в законе, но беззаконных детях, которым в привилегированном кругу предстояла та или иная судьба, отнюдь не всегда благополучная.
Бездетный глухой император Александр I, будучи сложно-противоречивым человеком, в 1825 году стоял на распутье.
Не хотел быть убитым, как его отец.
Не хотел быть сброшенным с престола. Хотел покинуть престол не покидая его, но и не повредив ему. Поэтому оставил Манифест в Успенском соборе Московского Кремля, но не предвидел необъяснимой реакции своего младшего брата, великого князя Николая Павловича.
Александрийский столп – память об Александре I, знаменитая колонна в Санкт-Петербурге, как и новгородский памятник Тысячелетия России, хранит в себе красноречивый сюжет. Столп появился при Николае I. Романовы поторопились установкой столпа затвердить официальную смерть исчезнувшего императора.
Леонид Колотило пишет мне: «На Александровской колонне на Дворцовой площади у двуглавых орлов изначально отсутствуют короны. Как известно, ангел на вершине колонны имеет портретное сходство с Александром Первым. Может быть, отсутствие корон не случайно?»
Думаю, ровно настолько, насколько неслучаен сам ангел. «Наш ангел» – так впервые назвала сына императрица Мария Феодоровна, и люди из окружения подхватили это определение. Портретное сходство ангела с Александром Павловичем, разумеется, неслучайно, нарочито, подчёркнуто. Что же касается орлов…
Колотило прислал мне фотографию вершины колонны. Публикую её. Обескороненные орлы с отверстыми клювами словно сообщают нечто невероятное: памятник посвящён обескороненному императору!
Заказчик столпа захотел намекнуть, что с Александром I не всё в порядке?
Романовы решили хоть намёком дать будущему повод для раздумий?
Или головки орлов, похожие на ощипанных куриц, есть знак Свыше, как и неслучайная дата 19 ноября, день ухода с престола индийского царевича Иоасафа, совпадающая с датой официальной смерти Александра I?
Ничего не утверждаю, предлагаю поразмышлять.
Источник
Муки совести? Не факт
Встреча с писательницей и историком Натальей Зазулиной словно была предопределена судьбой. Пытаюсь понять природу охотно обсуждаемых кем ни попадя переживаний императора Александра I, связанных с насильственной смертью его отца, – и новая знакомая как раз дарит мне свою книгу «Полумилорд». Это пушкинское хлёсткое определение для графа Михаила Семёновича Воронцова. Он оказался в Тильзите 25 июня 1807 года при первой встрече там Александра I с Наполеоном. Зазулина предполагает, что в то время Тайный Совет Британии дважды собирался в Тильзите для обсуждения убийства Александра I, «дабы предотвратить сближение России с Францией». Воронцов, похоже, был послан туда Лондоном на развязку.
Объёмный женский взор заметил и соединил такое, что́ обычно ускользает от прямо смотрящего взгляда представителя сильного пола. Вот ошеломившие меня строки из книги Зазулиной:
«Летом 1807 года в Тильзите выбор был большой, и все, как на подбор, старые знакомые, причастные к убийству Павла I: здесь вам и фактический командующий русской армией и одновременно британский подданный – генерал от кавалерии Л. Л. Бенингсен, и шеф лейб-гвардии Кавалергардского полка генерал-адъютант Ф. П. Уваров, и командир кавалергардов генерал-майор Н. И. Депрерадович, и капитан лейб-гвардии Семёновского полка К. М. Полторацкий, и даже командир 4‑й артиллерийской бригады князь Л. М. Яшвиль, который вместе с братом в течение нескольких лет рассказывал в компаниях, как душил императора мартовской ночью 1801 года… Если бы дело дошло до нового цареубийства, привлекли бы и молодого М. С. Воронцова».
Как так? Александр I не может не знать соучастников убийства его отца. Почему же, став императором, он не только не отстраняет их от двора, не только не наказывает их, а доверчиво везёт этих убийц в Тильзит?
Он что – недальновиден, глуп или, напротив, зорок и умён? Но всё это более чем странно.
В начале своей интересной книги Наталья Зазулина сообщает:
«…Получив известие о смерти Павла I, С. Р. Воронцов (в то время посол России в Британии. – Л. В.) отметил это событие пышным приёмом в российском посольстве в Лондоне, и его сын Михаил, бывший там, не мог не понимать, по какому случаю устроено торжество».
Далее автор книги «Полумилорд» эмоционально продолжает:
«В том же году (1801‑м. – Л. В.) девятнадцатилетний Михаил Воронцов едет в Россию. Служить верой и правдой сыну того, чьё убийство всего пару месяцев назад отмечал он, с друзьями отца, на берегах Темзы?! Служить верой и правдой монарху, к убийству отца которого причастны его отец и дядя?! Правда, сам Александр I тоже замаран кровью родителя, ну да с него другой спрос, сыновний».
Надо полагать, ещё более суровый спрос. Но кто спросит? Кто спросил? Кто осмелился? И вообще пора понять тему отцеубийства в судьбе Александра Павловича. Ей придаётся особое значение в посвящённых ему книгах. Были муки совести, терзавшие императора? Сплыли?
Оглянемся в мартовскую ночь 1801 года и вспомним: накануне за обедом, сидя с женой и сыновьями, Павел I был охвачен предчувствием своего конца.
Он подозревал сыновей в заговоре и в застолье намекнул об этом, сказав «чему быть, того не миновать».
Павел I сам готовил решительные перемены в семье. Хотел отправить жену Марию Феодоровну в монастырь, а сыновей, Александра и Константина, в тюрьму, как возможных своих убийц.
Заговор против Павла I возглавлял петербургский генерал-губернатор Пален.
Накануне, уже подготовив к перевороту гвардию, он пришёл к Павлу I, во всём признался (!) и назвал участниками сыновей императора. Получив от Павла I подпись на арест Александра и Константина, Пален тут же пошёл к Александру. Показал ему отцовский автограф. Александр согласился на переворот, попросив Палена об одном: не причинять отцу никаких увечий. Весь этот инцидент отлично характеризует изуверское желание Палена получить от Александра чёткое решение на переворот.
История убийства Павла известна до малейших подробностей. Её, похваляясь, рассказывали сами участники, о ней шептались современники, её осмысляли и переосмысляли историки.
Императрица Елизавета Алексеевна в письме к матери рассказала этот сюжет с позиции любящей женщины, чей муж, по её мнению, оказался без вины виноватым в преступлении, совершённом не им, но при его попустительстве. Вот её строки, написанные вскоре после убийства Павла I.
«Петербург, 13/25 марта 1801 г.*
Позавчерашняя ночь была жуткой. То, чего так давно опасались, произошло: гвардией совершён переворот, точнее, гвардейскими офицерами. В полночь они проникли к императору в Михайловском дворце. Когда они удалились, он был уже мёртв. Уверяют, будто апоплексический удар случился от испуга, но всё скорее похоже на преступление, приводящее в трепет тех, кто хоть в малейшей степени обладает чувствительной душой. Всё это никогда не сотрётся из моей памяти. Россия, конечно, вздохнёт после четырёхлетнего угнетения. Если Император окончил бы свои дни естественной смертью, то я не испытывала бы того, что чувствую сейчас, ибо мысль о преступлении ужасна. Можете представить себе состояние Императрицы: хоть и не всегда она была счастлива, но привязанность её к Императору была огромна. Великий князь Александр, нынешний Император, был совершенно подавлен смертью своего отца. От того, каким образом тот скончался, его чувствительная душа навсегда останется истерзанной».
Такой диагноз даёт Елизавета Алексеевна будущей «болезни» своего мужа, полагая, что она останется у него на всю жизнь как чувство вины.
Другие близкие к Александру Павловичу люди думали похоже, хотя сомневаюсь, что он, будучи скрытным, кому-нибудь признавался в муках совести. Не знаю тому ни одного свидетельства. Он не убивал отца. Не присутствовал при убийстве. Просил Палена не причинять отцу никаких увечий. Но став императором, Александр Павлович не расследовал факт смерти отца. Принял версию апоплексического удара. Не тронул ни волоска на головах тех, кого в открытую называли убийцами Павла I. Всё замолчано. Почему?
Впрочем, Мария Феодоровна, вдова Павла Петровича, мать-императрица, попыталась было той ночью назвать события своими именами. Сдержалась. И в дальнейшем вряд ли развивала в сыне чувство вины за гибель отца, затребовав у него для себя высших привилегий. Получала
Мария Феодоровна, обладая чугунным, несгибаемым характером, цинично и точно оценивала обстоятельства жизни: Павла нет, его не вернёшь, престол потерять нельзя.
Отцеубийство? Чувство вины? Сильный молодой мужчина, мучительно скрывавший от окружающих свою глухоту, если и чувствовал вину, то перед матерью: при жизни отца не защитил её от обид, нанесённых Павлом, отчего всю оставшуюся жизнь старался во всём угождать ей.
Тильзит готовил ловушку императору Александру, собрав вокруг него убийц Павла I? Он их не боялся. Они были из прошлого, а ему в настоящем не было замены. После встречи Наполеон сказал Меттерниху: «Невозможно быть умнее императора Александра, но в его характере есть какой-то изъян, затрудняюсь определить – какой».
Как изъян он, возможно, ощутил особенность Александра Павловича – при разговоре через переводчиков, скрывая свою глухоту, общаться по пословице «в огороде бузина, а в Киеве дядька», то есть когда один из собеседников говорит одно, а другой отвечает совершенно иное.
Мог ли русский император, окружённый в Тильзите убийцами Павла I, предположить коварство Британии? Мог, но «Северный Сфинкс» казался увлечённым красотой королевы Луизы. Повторяю, тогда он никого и ничего не боялся. Ему был известен также слух, будто британцы готовят убийство Наполеона. Оба остались живы.
Император Александр при всей своей глухоте и кажущейся загадочности ясно представлял себе, в каком мире живёт, кем окружён и каковы вообще судьбы людей на престоле.
Вспоминая ночь убийства Павла I, Елизавета Алексеевна описывала своей матери истерику Александра, узнавшего про смерть отца: «Мне обещали не посягать на его жизнь!» – повторял он с рыданиями. Отказывался от престола».
Но в ту же ночь граф Пален и другие, спасая положение, перебивая друг друга, охотно сообщали Александру разные исторические факты, хорошо известные ему.
Бабушка Екатерина Алексеевна позволила братьям Орловым и прочим гвардейцам задушить своего мужа Петра III. Иначе он уничтожил бы её.
Императрица Елизавета Петровна заточила в тюрьму младенца Иоанна Антоновича, императора. Он не видел белого света и погиб в темнице.
Пётр Великий казнил сына своего Алексея.
Павел Петрович намеревался убрать своего сына Александра со своего пути.
Какое тут может быть чувство вины?
Ах, двуликий ангел Александр Павлович! Не его ли это слова: «Военные поселения будут, хотя бы для этого пришлось всю дорогу от Чудова до Петербурга устлать трупами»? Не он ли устилал Европу трупами русских солдат на пути к Парижу? Он самый.
В ночь убийства Павла I Александру было двадцать три года. Не так юн, чтобы не понимать: перед ним пустой престол и он – наследник всего случившегося до него на российском престоле.
Уроки истории довели его до понимания, что властители на Руси, как правило, умирают не своей смертью. Нетрудно заглянуть и в историю поглубже.
Юрий Долгорукий переел и перепил на пиру у Петрилы, а чем его там потчевали – никто не дознавался.
Андрей Боголюбский пал от рук своих родственников Кучковичей.
Ивана Грозного, будто бы, тихо убрал Борис Годунов.
Петра Великого отравила, боясь его расправы над собой, Екатерина I…
Европейские престольные смерти не лучше.
Александр I думал о себе в исторической ретроспективе. Он вряд ли предвидел «спокойную смерть» от простуды, подхваченной в Крыму. Все, кто говорил или писал о муках совести у императора Александра I, якобы ощущавшего свою вину в гибели отца, все, включая и его жену, Елизавету Алексеевну, выдавали желаемое за действительное. У них были для этого разные причины. Биографы императора, не принимая во внимание с годами нараставшую глухоту, навязывали ему страдания, не свойственные характеру – разностороннему, одновременно замкнутому и распахнутому, доброму и жестокому, противоречивому и последовательному.
Понимая природу власти как цепь преступлений, император мог считать наказанием свыше насильственную смерть властителя. И для себя, несомненно, ожидать её. Хотел избежать? Не находил в истории ни одного примера исчезновения властителя с престола, кроме индийского царевича Иоасафа? Всё в этом царевиче импонировало Александру I. Всё в нём подавало ему примеры. Особенно христианский путь, на котором предусматривалось исцеление души и её спасение. Библия стала настольной книгой российского монарха.
При чём тут отцеубийство, которого по факту он не совершал? Достоевщина и фрейдизм, поздние плебейские явления ХIХ столетия, их нельзя приписывать Александру, императору.
Уроки Карамзина
Имея изъян слуха, Александр I всегда желал знать, что упущено им в общении с ненадёжным придворным миром. Он, умница, тонко и хитро организованная натура, всегда находил тех, кто, понимая его физическую надобность, поможет узнать то, чего недослышал.
Поэтому понятны его частые поездки в Тверь, где генерал-губернатором восседал герцог Ольденбургский, муж великой княгини Екатерины Павловны, любимой сестры императора. Она, преданная брату, всегда начеку.
Однажды в Твери передала брату для чтения небольшое произведение историка Николая Карамзина «Записка о древней и новой России». На форзаце рукой Екатерины Павловны написано: «Только моему брату». «Записка» Карамзина написана по-русски, из чего следует, что брат и сестра Павловичи читают на языке страны, где брат находится на самой вершине власти.
Что мог почерпнуть Александр I у Карамзина?
«Не знаю, хорошо ли сделал Годунов, отняв у крестьян свободу, но знаю, что теперь им неудобно возвратить оную… Мне кажется, для твёрдости бытия государственного безопаснее поработить людей, нежели не вовремя дать им свободу».
«Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Пётр… Чужеземцы овладели у нас воспитанием, двор забыл язык русский… К древним государственным зданиям прикасаться опасно. Россия существует около тысячи лет и не в образе дикой Орды, но в виде государства великого, а нам всё твердят о новых образованиях, о новых уставах, как будто мы недавно вышли из тёмных лесов американских!»
Александр I читает у Карамзина ещё и такое:
«Для того ли около ста лет трудимся над сочинением своего полного Уложения, чтобы торжественно перед лицом Европы признаться глупцами и подсунуть седую нашу голову под книжку, слепленную в Париже шестью или семью экс-адвокатами и экс-якобинцами?»
В конце своего памфлета историк Карамзин мудро обращается к учебнику Высшей Силы.
«Наши политические принципы вдохновлены не энциклопедией, изданной в Париже, а Энциклопедией куда более древней – Библией».
О чём мог думать император Александр I, читая и перечитывая «Записку» Карамзина? О своём одиночестве перед теми, кого можно назвать консервативной оппозицией? Как продолжать политику реформ, если она возбуждает против первых лиц империи, в те времена, когда Наполеон двигался к востоку и вскоре с позором бежал назад? А как разворачивать себя в противоположную сторону?
Реформатору Сперанскому противопоставить – кого? Александр ещё упорствует, не сдаёт своего госсекретаря, но тут новый министр полиции Балашов к месту подаёт императору негативную информацию, цитату из Сперанского, якобы сказавшего:
«…хорошо известен подозрительный характер императора. Всё, что делает он, делает наполовину. Слишком слаб, чтобы управлять, и слишком силён, чтобы быть управляемым».
Император окончательно взрывается, читая донос о том, что Сперанский называет его по-французски бело-розовым телёнком, намекая на цвет лица государя.
Александр I возвращает ко двору генерала Аракчеева, сторожевого пса русского трона, и уже до конца своего правления не расстаётся с ним. Вынужденный жить в обе стороны, Александр оправдывает кличку «двуликий Янус».
Кто есть кто
Вот в моей почте электронное письмо из Петербурга. От Леонида Колотило. Не могу назвать его единомышленником, ставящим, как и я, знак равенства между Семёном Великим и сибирским старцем Феодором Кузмичём. Ничего похожего он не утверждает, но присылает материалы, подтверждающие мою версию.
Фотография надгробия Софии Степановны Ушаковой, фрейлины Екатерины II, вроде бы нового мне не сообщает. Читала я, что императрица, желая проверить мужские способности своего сына, великого князя Павла Петровича, соизволила соединить его в постели с Софией Ушаковой. Родился красивый, крепкий младенец. Он с пелёнок жил в покоях императрицы, она забавлялась им. Назвали младенца Семёном Афанасьевичем. Фамилию дали громкую: Великой. Год его рождения – 1772. На пять лет старше законного сына Павла Петровича Александра Павловича.
София Ушакова (11.9.1746–16.9.1803), по первому мужу графиня Чарторыйская (известный польский графский род при дворе Екатерины II), по второму графиня Разумовская, была замужем за Петром, сыном графа Кирилла Разумовского. Её отец, Степан Феодорович Ушаков, сенатор, генерал-губернатор Санкт-Петербурга (1705–?), родственник знаменитому флотоводцу Феодору Феодоровичу Ушакову (1744–1817), по отцу. Советская энциклопедия, соблюдая своего рода тенденциозность по отношению к таким широко прославленным людям, как А. В. Суворов, Ф. Ф. Ушаков и другие, всегда, по возможности, приуменьшала их родовитость, знатность. Так, Ф. Ф. Ушаков, согласно энциклопедии, «родился в небогатой дворянской семье», а то, что он двадцатидвухлетним, в 1766 году, окончил привилегированный морской корпус, энциклопедия никак не комментирует; впрочем, в корпусе обучались не только дети знатных родителей, бывали исключения.
Леонид Колотило прислал мне архивную копию списка воспитанников морского кадетского корпуса, где сказано, что 5 марта произведён в мичманы Семён Великой. «По имянному указу».
Благодаря заботам Колотило я обладаю копией морского списка, где чёрным по белому написано:
«Великой Семёнъ Афанасьевичъ.
1785 г. апреля 12. Поступилъ въ морской корпусъ кадетомъ (то есть в тот корпус, который когда-то окончил Ф. Ф. Ушаков. – Л. В.).
1786 г. мая 12. Переведёнъ въ сержанты Измайловского полка.
1789 г. февраля 21. Произведёнъ въ мичмана. Былъ въ кампании на корабле «Родиславъ», въ отряде капитана Травепена у Гангута, после чего находился въ крейсерстве съ флотомъ въ Балтийскомъ море и участвовалъ въ аландскомъ сражении у Барезунда, и былъ посланъ на катере «Лебедь» съ донесениемъ о победе въ
С.-Петербургъ. Сентября 20 произведенъ въ лейтенанты.
1790 г. июня 29. На корабле «Не тронь меня» участвовалъ въ красногорскомъ и выборгскомъ сраженияхъ. Произведенъ в капитан-лейтенанты, какъ присланный отъ контр-адмирала Калмыкова съ донесениемъ къ Императрице объ одержанной победе.
1791 г. Былъ въ кампании съ флотомъ на кронштадтскомъ рейде.
1792 г. Посланъ волонтеромъ въ Англию.
1794 г. августа 13. Скончался на английскомъ корабле «Вангардъ», въ Вестъ-Индии».
Спасибо моему корреспонденту Леониду Колотило за столь красноречивый документ. Многое можно прочитать сквозь его строки. Зная, по слухам, что императрица содержала Семёна ребёнком у себя в Зимнем дворце, мне нетрудно понять, что она и далее заботилась о нём. Поощряла его успехи. Повышения по службе Семён Великой получал регулярно. Был послан к императрице сообщить ей о победах, она повидалась с ним.
Ещё не получив материалов от Колотило, предполагала я, что Александр I мог не знать Семёна Великого, впервые встретив его в Георгиевском монастыре у митрополита Агафангела под именем монаха Феодора Кузмича. Теперь понимаю – не мог не знать. Между ними возрастная разница в пять лет, и когда Александр был подростком, моряк Семён мог являться ему примером, бывая гостем у Екатерины II.
Смерть Семёна Великого загадочна. Разные источники называют разные места его гибели. То на английском корабле в Вест-Индии, то вообще неизвестно где. Вполне можно предположить, что он попал в катастрофу на море, но спасся и, оставив флот, посвятил себя Богу в Георгиевском монастыре, где моряки могли быть монахами.
На исходе 1825 года Семёну Великому должно быть полных 53 года.
В Романовской семье, я почти уверена, знали и о Семёне, и о предполагаемом исчезновении императора Александра I. Разумеется, семья тревожилась по поводу надвигавшегося спектакля, но будущее престола, если семья знала, что Манифест Александра I хранится в Успенском соборе Московского Кремля, её не беспокоило. Кто же мог предположить необъяснимое, нелепое, оказавшееся опасным для семьи поведение великого князя Николая, когда он, услыхав о смерти императора Александра I, не приказал немедленно послать в Москву за Манифестом, а тут же присягнул старшему своему брату Константину?!
Понимая, кто жил под именем Феодора Кузмича, можно сказать, что демонстративное появление этого старца в 1836 году возле Красноуфимска означало одно: император Александр I умер. Прошло более десяти лет после его официальной смерти в ноябре 1825 года. Старцу стало незачем жить одному, в скиту.
Старец начинал свою открытую жизнь без спутника, но хотел, чтобы его заметили. Он и в карцер попал от желания быть замеченным.
Феодору Кузмичу посвящены статьи и книги. Им живо интересовалась Романовская семья. Его открыто опекали сибирские богатеи. Он часто намекал на своё якобы высокое происхождение, но никогда никому не говорил, что он – бывший император. Разные люди распускали эти слухи, замечая очевидное внешнее сходство императора и старца. Впрочем, то был ХIХ век – мало кто из живших в Сибири или Пермском крае видел когда-либо подлинного императора Александра I.
Наконец, ещё одна деталь из жизни Семёна Великого, мало что добавляющая к теме Феодора Кузмича, но – не помешает.
Леонид Колотило пишет мне: «Начальник тайной канцелярии Андрей Иванович Ушаков (тоже родственник) был женат на богатой вдове Елене Леонтьевне Апраксиной, урождённой Кокошкиной. Свадьба с ней состоялась через ходатайство самого Петра Первого (поговаривают, что она была одной из «метресс» Петра Первого, а её первый сын, генерал-фельдмаршал Апраксин, был высокого роста, богатырского сложения и очень похож на Петра I). Супруги занимали пышный особняк на Дворцовой набережной, 16. Их единственная дочь Екатерина Андреевна была замужем за дипломатом, графом П. Р. Чернышёвым, дядей Муловского (!), под руководством которого должен был отправиться в кругосветное плавание Семён Великой. И отец Муловского, и его дядя были внуками Авдотьи Чернышёвой и, вероятно, внуками Петра Первого». Если кому-нибудь сведущему попадёт на глаза этот отрывок, он сможет распутать один из многих генеалогических клубков.
О, если бы человечество занималось не войнами и грабежами, а бережливым собиранием черт, деталей и основ своего происхождения, то есть своими предками, если бы оно понимало Божественную природу Любви, которой Господь одарил людей изначально, как великую силу, движущую миром, если бы люди не свели понятия Любви к пороку, ко второй древнейшей профессии, а боготворили бы её и сделали семью прообразом Света Небесного, и официально не сочли пороком идею зачатия, тогда…
Происходит, по-видимому, лишь предопределённое Свыше. Как наказание? Похоже…
Испокон веков придворная жизнь в разных странах мира подчинена прислужничеству, где ложь и лесть неизменно неразлучны…
Слова «пророк» и «порок», так близко звучащие, отличаются тем, что в слове «порок» отсутствует моторная звуко-буква «р», способная превращаться в беззвучную «ь». Р и Ь – впрямь мотор, двигающий жизнь, и там, где Р–Ь находятся в слове «пророк», удвоенные, там гармония, которой нет в слове «порок».
Такая своеобразная лингвистика легко подкрепляется примерами из быта любой дворцовой жизни. Дабы далеко не ходить, увидим при дворах Петра I и Екатерины II явления внебрачных детей, опутанные слухами и сплетнями. Среди них были выдающиеся фигуры времени.
Известна пословица «Рыба тухнет с головы». О нравственности Екатерины II много наговорено, не хочется повторять. А сама она не плод ли тайной любви ангальт-цербстской принцессы и российского вельможи Бецкого, рождённого некой шведской дамой от князя Трубецкого (при дворе было принято внебрачным деткам давать усечённые фамилии отцов: Тёмкина от Потёмкина, Бецкой от Трубецкого. – Л. В.)?
Леонид Колотило прислал мне копию профильного портрета Бецкого на его надгробии в Лазаревской усыпальнице Александро-Невской Лавры и написал: «По моему мнению, если заменить мужской парик на женский, то получится Екатерина Вторая!»
По моему мнению – тоже. Когда в 90‑х годах прошлого столетия я готовила к изданию свой двухтомник «Жёны русской короны», то подобрала портреты Екатерины II и Ивана Ивановича Бецкого в двух жанрах: живопись и скульптура. Они были красноречивы – сходство поразительное. Особенно это видно в объёмном жанре, в скульптуре. Два скульптурных изображения – её и его – я поместила тогда в своей книге.
Леонид Колотило написал мне: «Прошу обратить внимание на памятник Тысячелетия России (Великий Новгород). На памятнике за спиной Екатерины II стоит Бецкой. Расположение фигур не случайное. Его утверждал лично император».
Какой император утверждал новгородский памятник? В 1862 году на престоле Александр II, племянник Александра I, названный в честь него. Сын Николая I. И если он, видя несомненное сходство Бецкого и Екатерины II, а также заметив расположение обеих фигур на памятнике – Бецкой прямо за спиной императрицы – не посчитал это неудобным, то семья императорская явно имела свои понятия о браке, о верности и неверности супругов, о рождённых незаконно, а также о рождённых в законе, но беззаконных детях, которым в привилегированном кругу предстояла та или иная судьба, отнюдь не всегда благополучная.
Бездетный глухой император Александр I, будучи сложно-противоречивым человеком, в 1825 году стоял на распутье.
Не хотел быть убитым, как его отец.
Не хотел быть сброшенным с престола. Хотел покинуть престол не покидая его, но и не повредив ему. Поэтому оставил Манифест в Успенском соборе Московского Кремля, но не предвидел необъяснимой реакции своего младшего брата, великого князя Николая Павловича.
Александрийский столп – память об Александре I, знаменитая колонна в Санкт-Петербурге, как и новгородский памятник Тысячелетия России, хранит в себе красноречивый сюжет. Столп появился при Николае I. Романовы поторопились установкой столпа затвердить официальную смерть исчезнувшего императора.
Леонид Колотило пишет мне: «На Александровской колонне на Дворцовой площади у двуглавых орлов изначально отсутствуют короны. Как известно, ангел на вершине колонны имеет портретное сходство с Александром Первым. Может быть, отсутствие корон не случайно?»
Думаю, ровно настолько, насколько неслучаен сам ангел. «Наш ангел» – так впервые назвала сына императрица Мария Феодоровна, и люди из окружения подхватили это определение. Портретное сходство ангела с Александром Павловичем, разумеется, неслучайно, нарочито, подчёркнуто. Что же касается орлов…
Колотило прислал мне фотографию вершины колонны. Публикую её. Обескороненные орлы с отверстыми клювами словно сообщают нечто невероятное: памятник посвящён обескороненному императору!
Заказчик столпа захотел намекнуть, что с Александром I не всё в порядке?
Романовы решили хоть намёком дать будущему повод для раздумий?
Или головки орлов, похожие на ощипанных куриц, есть знак Свыше, как и неслучайная дата 19 ноября, день ухода с престола индийского царевича Иоасафа, совпадающая с датой официальной смерти Александра I?
Ничего не утверждаю, предлагаю поразмышлять.
Источник
Комментариев нет:
Отправить комментарий